— Сейчас принесут адреса, — сообщает Кочиевский, — как вы спали ночью?
— Хорошо… Там будет два адреса? — уточняю я у полковника.
— Два, — сухо отвечает он, — но первой проверите женщину.
Конечно, женщину. Подлец Виктор наверняка сообщил ему, что идет на авеню генерала Леклерка. Наверняка же сообщил. И теперь Кочиевский волнуется, почему нет известий от Виктора. Наверное, поэтому он и позвонил на двенадцать минут позже. Почти сразу в дверь раздается стук. Это два конверта, которые принес мне посыльный. Я даю ему десять французских франков и закрываю дверь.
Нетерпеливо открываю конверты. Авеню генерала Леклерка — мадемуазель Сибилла Дюверже. Бульвар Виктора Гюго — Эжен Бланшо. Значит, у полковника устаревшие сведения. Он не знает, что теперь Бланшо живет за городом. Впрочем, это мне на руку. У меня появились козыри. Я могу начать свою игру.
Я поднимаю трубку, набираю отель «Меридиан», прошу соединить меня с номером Сибиллы. Один звонок, второй, третий. Неужели она ушла…
— Слушаю, — отвечает сонным голосом Сибилла. Конечно, бедняжка уснула.
Эти испытания не для психики нормального человека.
— У нас все в порядке, — докладываю я ей, — все нормально.
Слава богу. Я кладу трубку и прикрываю глаза.
Это все, что я мог сделать. Простите меня, мама и Илзе. Простите за то, что я причинил вам столько страданий. Простите меня за все, что я еще сделаю. У меня нет другого выхода. Я все рассчитал верно. Сначала мне нужно избавиться от моих соглядатаев. Потом отдать Труфилова людям Хашимова, которым он нужен только живым. И больше никаких смертей. Больше никого не убьют, если я все правильно рассчитал. Убьют только одного человека — меня. Убьют в тот самый момент, когда я укажу им адрес Труфилова. Ясно, что шансов остаться в живых у меня нет. Ни одного. И не потому, что Хашимов отомстит мне за двух убитых в Схетоне. Он просто вынужден убрать единственного свидетеля, который будет знать, кто заберет Труфилова.
Господи, я некрещеный. Я никогда не был в церкви или в костеле. Я не верил в Бога. Но в детстве моя бабушка повесила мне крестик на грудь, когда мы уезжали к отцу. Повесила крестик, который я сохранил на всю жизнь. И, отправляясь в свою последнюю поездку, я взял этот крестик. Теперь, достав его из кармана, я смотрю на крестик. Господи, я ведь не прошу ничего невозможного.
Я не подставлю больше ни одного человека. Если мой план будет выполнен так, как я его задумал, то никто больше не погибнет. Ни единый человек. Господи, разве сохранение человеческих жизней не есть первая заповедь Бога! И разве я о многом прошу! Спаси их всех и возьми только мою жизнь. Только мою! Я смотрю на крестик, не зная, что мне еще сказать. Я не умею молиться, меня этому не научили.
Бог, очевидно, отвернулся от меня, послав мне эту страшную болезнь. Он выбрал меня на заклание. Так какая разница, когда именно я погибну? Какая разница, как именно я умру? Мне нужно сохранить человеческие жизни. Я хочу спасти Илзе, мою любимую дочь, и умереть. Больше я ничего не прошу. Господи, неужели это так много?
И в этот момент кто-то осторожно стучит в дверь. Я подхожу к двери. Я не жду гостей в это утро. И нет «глазка», чтобы посмотреть, кто ко мне пожаловал. Впрочем, мне уже ничего не страшно. Я открываю дверь. На пороге стоит высокий широкоплечий мужчина в шляпе. Но шляпы носят только ковбои и стиляги.
— Доброе утро, вы Эдгар Вейдеманис? — обратился ко мне приятным баритоном обладатель шляпы.
Самое страшное, что он обратился ко мне по-русски. Откуда он знает мое имя? Неужели это конец?
— Да, — я с трудом заставил себя отвечать, — да, я Эдгар Вейдеманис.
— Доброе утро, — повторяет он и как-то печально, по-доброму улыбается, — я вас долго искал, подполковник Вейдеманис, — говорит он мне. — Вы разрешите мне войти?
Приехав в полночь в «Софитель Антверпен», он нашел портье. Тот размещал группу прибывших из России туристов.
— Извините меня, сэр, — сказал осторожный портье, — но комиссар Верье предупредил нас, чтобы мы не говорили ни с кем о гостях из этой группы.
— Это понятно, — согласился Дронго, — но я его друг. Вот моя карточка.
Я живу в отеле «Хилтон». Вы можете проверить. А вот это меня просили передать вам за вашу любезность, — он показал три тысячи бельгийских франков. Портье тут же превратился в слух.
— Расскажите мне о гостях, — попросил Дронго. Портье любезно сообщил ему, что сначала он оформил номер господину Эдгару Вейдеманису, а через двадцать минут двум господам, прибывшим следом, — Харченко и Кокотину. Но выехали они с интервалом во времени. Примерно через четыре часа после того, как уехал господин Вейдеманис, отбыли и те двое господ.
— Через четыре часа, — повторил Дронго. — А вернувшись в отель, они уехали сразу или через некоторое время?
— Они еще обедали, — улыбнулся портье, — но комиссар Верье предупредил нас…
— Вот три тысячи франков, — протянул ему Дронго новую купюру, — значит, они еще и обедали.
— Да, в нашем ресторане «Тиффани». И выехали вечером.
— Такси они заказывали?
— Нет. Но машины стоят перед отелем.
— И куда они отправились? Комиссар ведь наверняка проверил, в какую машину они садились. Или они все-таки заказывали такси?
— Я мог бы вспомнить, но… — осторожно начал улыбающийся портье, и на его круглой, почти кошачьей физиономии появилось лукавое выражение.
— Еще тысячу франков, — Дронго протянул бумажку, равную примерно тридцати пяти долларам. Портье спрятал их в карман.