Идеальная мишень - Страница 31

— Предатель, — прошептала женщина, проходя дальше.

До конца своей жизни не забуду выражения ее лица и этот плевок. Я вытер лицо платком и, ни слова не говоря, вошел в здание. Целый день у меня было подавленное настроение. Еще много дней я ощущал на лице этот плевок. За что?

Ведь я не имел никакого отношения к смерти несчастных граждан. Ведь я работал в Первом управлении, занимался внешней разведкой и никогда не был ни стукачом, ни жандармом, ни карателем. Но разве можно было объяснить пожилой женщине, чем именно я занимался в этом доме? Может, среди погибших был ее сын или муж. Но ведь не объяснишь ей, что не все офицеры КГБ были сукиными детьми. Впрочем, по-своему она, возможно, и права. Для многих латышей КГБ стало символом тоталитарного режима, символом несчастья, приходившего в разные годы в их семьи. Работая в разведке, я твердо уяснил одну истину — госпожа Истина ко всем поворачивается своим лицом. Как у великого режиссера Куросавы — каждый из рассказчиков имеет свою версию смерти самурая. У каждого свой взгляд и свое право на истину.

Вот и сейчас сидевший передо мной человек полагал, что обладает всей истиной. Если бы он знал, почему я согласился на предложение Кочиевского. Если бы он знал, что меня толкнуло на это. Наверно, у нас получился бы тогда другой разговор. А может, вообще не было бы никакого разговора. Он даже не подозревает, каким подонком я стал. Он даже не подозревает…

— Я вам позвоню, — обещаю я ему, снова покашливая. — Я запомнил ваш телефон.

ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА

Москва. 5 апреля

В шестом часу вечера к агентству подъехали серые «Жигули». За рулем сидела молодая женщина. Она развернула автомобиль, проехала мимо стоянки и выехала на улицу, чтобы оставить машину у соседнего дома.

Дронго в это время стоял в магазине, расположенном напротив агентства, и разглядывал ручки, выставленные в витрине. Августовский кризис сильно ударил по экспорту в страну, и прежнее великолепие разнообразных ручек самой фантастической стоимости — от нескольких сот до нескольких тысяч долларов — начало постепенно меркнуть. Многие банкиры и бизнесмены были разорены, а контингент лиц, которые могли покупать подобные вещицы, сузился до нескольких человек.

Долго оставаться в магазине нельзя, и он вышел на улицу. Все было рассчитано верно. С самого утра шел сильный дождь, на тротуаре слякотно и мокро. Дронго посмотрел на часы. На другом конце улицы в стоявшем у булочной автофургоне разместился с аппаратурой Захар Лукин. Захар бдительно прослушивал все разговоры мобильного телефона Артемьева. К этому мобильнику он подключился еще два часа назад, когда ему сообщили номер телефона руководителя агентства.

В шесть часов Артемьеву позвонил неизвестный абонент.

— Филипп Григорьевич, здравствуйте, — поздоровался мужской голос.

Лукин, прослушивающий и одновременно записывающий все разговоры, включил запись.

— Что случилось? — раздался резкий голос Артемьева. — Почему ты звонишь в это время? Что-нибудь случилось?

— Мы сидим с ребятами уже несколько дней. По-моему, он нас водит за нос. Никто здесь не появлялся. И он сам никуда не выходит. Ребята дежурят попарно, все время находятся у его дома. Но никто похожий из дома не выходил.

— Свет у него горит?

— Мы не знаем. На всех окнах темные шторы, не пропускающие света. Что там происходит, узнать невозможно. Один из наших ребят сумел проникнуть в дом, постоял минут десять и послушал у его дверей. Все тихо, никакого шума. Нам кажется, что в квартире никого нет.

— Кажется или точно? — нервно спросил Артемьев.

— Мы так думаем, — пробормотал голос, — домой он не приходит. За несколько дней ни разу не появился. Газет и журналов не получает, писем тоже нет. Мы думали отключить в квартире свет, чтобы хозяин вышел на лестничную клетку, но его ящик с электросчетчиком заперт на замок. Может быть, кто-нибудь носит ему еду, чтобы он не выходил?

— И вы до сих пор не определили кто? Нужно обратить внимание на мусор.

У них есть в доме мусоропровод?

— Есть. Но на лестничной клетке. Нам все же кажется, что его нет дома.

— Ладно. Может быть, и нет. Но все равно дежурство снимать нельзя. Рано или поздно он там появится.

— Сколько нам еще ждать?

— Сколько понадобится, — разозлился Артемьев, — сколько понадобится, столько и будете ждать. Все понял? И не нервируй меня своими звонками. Раз тебя туда послали, ты должен там сидеть. И если я узнаю, что твои ребята халтурят, вместо того чтобы заниматься делом…

— Обижаете…

— Так вот, я тебя предупредил. Если узнаю, что они отлучались хотя бы на минуту, лично всем головы поотрываю. Понадобится — будете сидеть до мая.

— Все понял, Филипп Григорьевич.

Артемьев отключился. Лукин записал весь разговор. Через тридцать минут Артемьев вышел из здания в сопровождении двоих мужчин. Они уже подошли к автомобилю, когда рядом затормозили «Жигули» и из машины, улыбаясь, выпорхнула молодая особа с ярко-рыжими волосами. Даже очень внимательный человек не смог бы заподозрить, что это не настоящие волосы хозяйки машины, а парик, на который была натянута кокетливо сдвинутая набок беретка.

Рыженькая попыталась развернуть свой «жигуль», но неожиданно забуксовала на месте. Телохранитель открыл дверцы перед Артемьевым, подождав, пока тот сядет в авто.

«Жигули» буксовали прямо перед «БМВ». Водитель прошел к своему месту, оглянулся на машину.

— Проезжай! — крикнул он. — Да проезжай ты! И в этот момент мотор заглох. Женщина, виновато улыбаясь, пожала плечами. Артемьев усмехнулся. Кто дает такой дуре водить машину? Водитель расхохотался.