Идеальная мишень - Страница 95

Хочу понять, почему он согласился работать на Кочиевского, хотя прекрасно понимает, что может в итоге поплатиться за это жизнью.

— Да, сделаем, — ответил Романенко. — У нас новые сведения о Труфилове.

Нам удалось выяснить имя человека, с которым Труфилов контактировал уже после ухода из военной разведки. Можете записать. Это Игорь Семенович Ржевкин, живет в Антверпене. У него там своя фирма. Вы можете немедленно выехать в Антверпен?

Сейчас мы передадим по факсу все данные на него.

— Выезжаем немедленно, — выдохнул Дронго. — Спасибо, Всеволод Борисович.

В комнате снова появился комиссар Вестерген. Он подошел к Дронго и сказал:

— Кребберс работал на военную разведку бывшего СССР. В нашей службе безопасности сообщили, что она раньше называлась… — Он посмотрел на листок бумаги, который держал в руке, и прочел:

— Г.Р.У.

— Едем в Антверпен, — заключил Дронго. — К сожалению, я оказался прав.

Они убирают всех, кто имеет хоть какое-то отношение к Труфилову. Надо торопиться. Господин комиссар, вы не знаете, где можно арендовать вертолет или самолет?

— Это так срочно? — спросил комиссар.

— Боюсь, что да. Если я прав, то вся эта компания выехала именно в Антверпен. И очень боюсь, что мы можем снова опоздать.

Париж. 15 апреля

Он смотрит на меня, и я гадаю: кто из нас больше удивлен? Он или я?

Даже понимая, что в Кребберса и в Марселя стрелял профессионал, даже сознавая, что со мной не послали бы дилетанта, даже вычислив, кто именно мог отправиться третьим наблюдателем, — я все же не ожидал его здесь встретить. Именно он предложил мне работать на полковника Кочиевского. Именно он был терпеливым охотником в горах, где обучал молодых пограничников. И он — вместе со мной — брал все призы на соревнованиях по стрельбе. Майор-пограничник Виктор Кузьмин, мой бывший товарищ, а ныне профессиональный убийца.

— Здорово ты меня вычислил, — улыбается Виктор, улыбается так, словно мы встретились с ним в парке Горького. — Молодец. Я, признаться, даже не ожидал, что ты так быстро здесь появишься.

Он убрал телефон в карман — и это было сейчас самое главное. Чемоданчик же по-прежнему держал в левой руке.

— Зачем ты его? — спрашиваю я, все еще ошеломленный нашей встречей.

— Как это зачем? — удивляется Виктор. — Он ведь мог тебя убить. Я прекрасно видел, как он тебе угрожал. Или ты хотел, чтобы он разрядил свой пистолет в тебя? Ну, знаешь, нельзя быть таким неблагодарным. Я только что, можно сказать, спас тебе жизнь, а ты выбегаешь из кустов, наставив на меня пистолет.

— Тише, — говорю я, — нас могут услышать соседи.

— Тем более, — соглашается он, переходя на шепот. — Чего ты хотел?

Чтобы он твои мозги по стене размазал? Я уже сколько дней тебя охраняю, а вместо благодарности…

— В Хайзене твоя работа была? — перебил я.

— Моя, — кивает он с улыбкой. — Нелегко было, Эдгар, попасть в него и не попасть в тебя. Но я сумел, вспомнил, как ты меня учил, и сумел.

— А в Антверпене тоже ты сработал?

— Там было просто, — улыбается он еще шире. — Там вообще проблем не было.

— Сукин ты сын, — говорю я безо всяких эмоций в голосе.

— Почему? — искренне удивляется он. На круглом лице Виктора впервые появляется озабоченное выражение. Странно, у него самое заурядное, круглое лицо. Ломброзо, вероятно, ошибался — у Витьки обычный круглый череп.

— Господи, ты даже не понимаешь, почему ты мерзавец, — говорю я своему бывшему товарищу.

— Действительно, не понимаю, — говорит он, пристально глядя на меня. — Я убирал всякую мразь, можно сказать, помогал полиции избавлять мир от разной шпаны. В Хайзене я застрелил бывшего агента, сначала предавшего свою страну, а потом и тех, на кого работал. Когда ты к нему пришел, я терпеливо ждал окончания вашего разговора. И, только сообразив, что ничего не вышло, Убрал Кребберса. Или в Антверпене… Я ведь сидел у офиса с самого утра. Ждал, когда ты приедешь. И только когда ты вошел в офис, я пошел к машине Ржевкина. Для меня важнее всего был твой разговор с ним. И только после разговора Ржевкину пришлось замолчать. Навсегда замолчать.

— Ты сам-то хоть слышишь, что говоришь? — спрашиваю я. — Ты человек или робот? О живых людях ведь говоришь…

— Да ладно тебе. — Он поморщился. — О каких живых людях речь? О мерзавцах. Моему брату в Чечне ноги перебило, из его роты половина в живых остались. Брат от гангрены умер, его даже в Москву привезти успели. Так вот, из их роты только один офицер остался. Лейтенант. Который от вида крови маму звал и даже мух давить не умел. Это до войны. А сейчас он сам людей режет. Не стреляет, он этого не любит. Именно режет. Мерзавцев всяких, наркоманов, шваль всякую. Когда в Москву вернемся, ты ему о живых людях расскажи, пусть он и тебе свои шрамы покажет.

— При чем тут это?! — Я повысил голос. — На войне люди звереют, сам знаешь. Но ты сейчас не на войне. Ты в Париже. Тебя никто не просил убивать ни в чем не повинных людей.

— Как это ни в чем не повинных? Он тебе пистолетом грозил? Убить тебя хотел? А я должен был сидеть и ждать, когда он в тебя выстрелит? У меня такого приказа не было. Я тебя, дурака, охранять должен.

— А если бы приказали — и меня бы убрал? — усмехнулся я. — И еще заплатили бы.

— Убрал бы, — кивает Виктор. — Только чего ты печешься об этом придурке-наркомане, который тебе угрожал? Или о его придурочной бабе? Кстати, нужно будет ее тоже убрать, пока она полицию не вызвала. Красивая она, но нужно.